Ант Скаландис - Охота на Эльфа [= Скрытая угроза]

Первая мысль: «Как хорошо, что меня не видит Белка!»

И сразу следом: «Что за глупость?!»

Но рука уже автоматически отцепляет фотографию и прячет во внутренний карман пиджака. Теперь я вижу весь документ: анкетные данные, характеристики, справки, в правом верхнем углу черно-белым квадратиком три на четыре тот же портрет, только официальный, грустный, холодно-паспортный. Она? Да, она. На всякий случай достаю художественную фотографию ещё раз, сравниваю. И ещё раз убеждаюсь: делал её мастер и наверняка ни одну пленку извел, чтобы из целой фотосессии выбрать этот безусловный шедевр. Затем я вдруг понимаю странную вещь: эта женщина похожа одновременно на Белку и на Вербу, а если до конца честно, она похожа ещё и на Светку — мою самую первую любовь. Последний штрих я выкидываю из головы как лишний и начинаю анализировать по деталям. Рыжие волосы, лихой разлет бровей и нимфоманская сумасшедшинка в глазах — это от Вербы, а вот узкое лицо, благородная заостренность черт, маленький, но чувственный рот — это все, безусловно, Белкино.

Наконец я пробегаю глазами первый лист досье и узнаю, с кем имею дело. Петрова Светлана Борисовна, 1962 года рождения, русская, коренная москвичка… И здесь же, раньше всех биографических сведений, словно у рецидивистки, указана кличка — Ланка Рыжикова. Я спотыкаюсь об эту странность и уже в следующую секунду вспоминаю, кто это. Для самоконтроля пролистываю остальные досье.

Ну, конечно, это подробные данные на всех обитателей так называемого Бульвара с большой буквы, где примерно два года назад небезызвестный Тимофей Редькин, вселившийся в бывшую квартиру Малина, прогуливал по вечерам свою собаку, где и состоялось его злосчастное знакомство с Юлей Соловьевой и с сослуживцем Грейва — Мурашенко, что в итоге и привело к необратимым и, в общем-то, трагическим последствиям. Я вспомнил «лирические отчеты» сотрудников ИКСа, в которых подробно излагалась вся эта история. Тогда я более чем внимательно изучил все нюансы случившегося. Малейшие фактические неувязки и самые дикие мистические совпадения могли сыграть важную роль в разгадке наших вселенских тайн, могли помочь подобраться к сакральному или физическому смыслу точки сингулярности. А к тому же мне упорно мерещилось, что у Редькина удивительно много общего лично со мной. Я даже Вербе об этом постеснялся рассказать, но сам продолжал настойчиво раскапывать все новые подробности из его жизни. Понятнее от этого, признаться, не становилось.

Вот и сейчас, просмотрев все фотографии, ни от жены его Марины, ни от скрутившей Тимофею мозги миловидной девчонки Юли в восторг я не пришел. Если Редькин все-таки мое «альтер эго», то бишь другое я, то следует признать, что оно очень другое. А вот от Ланки Рыжиковой я неожиданно вздрогнул, и её сверхнормативную фотографию (ни у кого больше подобных не было) так и оставил в пиджаке — от греха подальше. Полный бред.

В итоге я повесил парадный костюм в шкаф, переоделся по-домашнему в спортивную форму, и сел в кресло покурить. Потом вспомнил, что неделю не курю вообще, а ещё месяц назад взял за правило выходить из дома. Но было уже поздно. И еще: я же не позвонил по поводу форума инвесторов! Что если прямо сейчас надо ехать на встречу с Линдеманном и, значит, опять облачаться в костюм? Да нет, вряд ли. Для случайной встречи лучше подойдет вечерне-ночное время.

Сигарета меня несколько отрезвила, я накрутил номер Кедра. Связи по-прежнему не было. Тогда я позвонил Вербе. Эта трубку взяла сразу, мгновенно определив меня даже не по цифрам на дисплее, а наверно, по звуку. Кажется, все Причастные ещё год назад обзавелись такими примочками.

— Привет, милый! — проворковала Татьяна.

— Привет. Ты видела материалы, которые прислал мне Кедр?

— Нет, а что это?

— Пакет досье на обитателей Покровского бульвара в Москве. Неужели, это самое главное, чем сегодня следует заниматься?

— Ой, Мишка, вечно ты с какой-то ерундой пристаешь, — хихикнула она, а потом вдруг добавила серьезно. — А вообще, это может оказаться очень важным.

— Вот как? — удивился я.

— Ты все прочти внимательно, не сачкуй. Материал, скажу тебе, подготовлен блестяще. А тебе, между прочим, скоро в Москву возвращаться. Вот и репетируй.

— Что репетировать? — не понял я.

— Общение с этими людьми. В Москве оно станет для тебя неизбежным.

Я насторожился: либо Верба в очередной раз пудрила мне мозги обещанием возврата на родину, либо у них опять возникла необходимость внедрять меня куда-то. И тогда…

— Послушай, я, кажется, понял. Среди этих бульварных гулен, так же, как тогда в Эмиратах, скрывается наш главный враг, и вы хотите, чтобы я его вычислил.

— Не совсем так, — проговорила Верба задумчиво, — но что-то вроде…

— Хорошо, — я принял её ответ. — А почему сверху лежала отдельная фотография Светланы Петровой?

— Кто это? — искреннее недоумение.

— Одна из них. Гуляет на бульваре с дворнягой по кличке Рыжий. И, между прочим, очень похожа на тебя.

— Разгонов, я все поняла! Ты без меня соскучился.

Через тысячекилометровую бездну я абсолютно ясно видел её смеющиеся глаза и широкую улыбку.

— Ну, есть немного, — пробормотал я.

— Где уж там немного! Пора мне приезжать. Встретишь?

— Встречу, — шепнул я, воровато оглядываясь, словно Белка могла стоять рядом.

— Ну, пока, я ещё позвоню.

Но она не позвонила и не приехала. Точнее приехала, но уже много позже, когда события вокруг Эльфа закрутились в тугую и страшную спираль. А в жаркий июньский день, начавшийся деловой встречей в Кёпенике и странным звонком Кедра, все, абсолютно все складывалось удивительно нелепо. Московские досье читать не хотелось, над романом работать — тоже, Белка и Рюшик со своими проблемами вызывали неумеренное раздражение, перезванивать Вербе казалось глупостью, и, наконец, порученный мне Линдеманн никак не ловился. Я так и не встретился с Дитмаром, не только ближайшей ночью, но и вообще в тот его приезд.

Дитмар Линдеманн зажал в зубах длинную черную сигарету, задумчиво покачал ею и сделался похож в этот момент на школьника, грызущего авторучку, перед тем как приступить к ответу на письменный вопрос. Но потом из полутьмы вынырнула девушка, щелкнула зажигалкой, и сходство исчезло, тем более, что яркий язычок пламени на какую-то секунду высветил и безжалостно подчеркнул глубокие контрастные борозды на лице Линдеманна.

«Что ж, весельчак Дит здорово постарел за эти годы, — подумал Бенжамен Харрис, сидящий напротив. — Да и я не молодею, впрочем…»

— Оставьте нас в покое, — попросил Дитмар, — я буду сам наливать себе виски и зажигать сигареты.

Девушка растворилась в полумраке. А Дитмар подержал бутылку на весу, рассматривая сквозь неё дрожащий огонек свечи, а потом щедро расплескал янтарную жидкость по большим коньячным фужерам. Бенжамен знал эту особенность Дитмара: настоящее солодовое виски пятнадцатилетней и более солидной выдержки, например свой любимый «Талискер» или «Гленливет» с его богатейшим букетом и вкусом, Линдеманн всегда пил из французских фужеров «тюльпан», презирая классические шотландские стаканы с толстенным донышком. И Бенжамен вынужден был согласиться: да, так вкуснее.

Но сейчас вкус как будто и не ощущался вовсе, слишком велико было нервное напряжение.

Дитмар сам инициировал эту встречу именно теперь, хотя мог назначить и днем позже. Но чудак — он и есть чудак. Харрис выбрал, как ему казалось идеальное место для деловой беседы — в этом элитном ночном баре они сидели только вдвоем, многочисленная обслуга была готова к любым заказам и прихотям, а случайные и тем более не случайные посетители исключались. Давно уже пора было начинать серьезный разговор, но Линдеманн все отмалчивался. Наконец, он счел возможным пояснить:

— Я жду сверхважного сообщения с Востока.

— И сколько еще? — деловито осведомился Харрис.

— Возможно, через две минуты. А возможно и через час. Кто б это знал, Бен!

— Ладно, — тяжко вздохнул Харрис, прикидывая, чем развлечься, и подумал про себя: «Как это русские славно говорят — сделал дело, гуляй смело. Нам же приходится наоборот».

— А вы знаете, — решил он напомнить Дитмару, — что на этой глубине обычные сотовые телефоны уже не работают.

— Знаю, — улыбнулся Линдеманн и добавил загадочно. — У меня другая связь. Я жду сообщения с Востока.

Это прозвучало так, как будто речь шла о Древнем Востоке, где кроме курьеров и почтовых голубей ни о чем другом ещё не слыхивали. Ассоциация навела Харриса на мысль.

— Ну а раз так, не заказать ли нам восточный танец?

— Нет возражений, — проговорил Линдеманн и, отхлебнув добрый глоток благороднейшего виски-молт (а это был именно «Гленливет»), прикрыл глаза от удовольствия.

«Удивительный человек!» — подумал Харрис.